Прошло десять лет со дня гибели Игоря Талькова... На этом рубеже хотелось бы еще раз задуматься, что же все-таки определило его путь, его судьбу, такую короткую, но в то же время такую яркую и наполненную. Тем более на многие вопросы мы до сих пор не получили внятных ответов, и если некоторые из них вообще не ставились прямо и определенно, то иные и вовсе умалчивались и обходились стороной. Почему ему была уготована именно такая смерть и была ли она неотвратимой, какие символы явно указывали на сие? Почему Игорь был любим народом и ушел на его глазах, но воскрес и остался жить в сердцах людей, оставив неизгладимый след, скорее рубец в их памяти, выразив скорбь и боль Отечества на новом роковом переломе?

Весь земной путь Игоря как на ладони отражен в его песнях. Конечно, сами тексты нельзя осмысливать без музыки, теряется их могучесть и полнота, но тем не менее необходимо выстроить из них некую логическую цепочку, являющуюся ключом к пониманию личности Игоря.

...Я  был тогда мальчишкой, сначала плакал, не верил, не мог верить в смерть И.Талькова. Через день, вечером, по телевидению прошла одна из передач "по горячим следам", наверно, многие помнят ее и сегодня; в ней собралась "элита" нашей эстрады (про нее Игорь спел в песне "Сцена") и до конца показала свою грязь и подлость. Из всей ее серой массы у меня в сознании отложилось только лицо Макаревича с отчего-то бегающими глазками. Все они делились мнениями, обсуждали произошедшее на том последнем концерте. Мне казалось, я замер и ловил каждое их слово, что они скажут все-таки правду, ведь скрыть ее при многотысячной толпе было невозможно (оказалось, еще как возможно!), а видели и понимали они многое. Боялись чего-то и кого-то? Того, о ком и о чем пел Игорь? Общей системы, выработанного единого мнения у них не было, а потому они сбивались и озирались друг на друга, об убийстве вообще мало говорили, только вокруг да около. Все это было настолько очевидно, что, наверно, у русских людей вызвало тогда отвращение. Но вот одна женщина, я не знаю до сих пор, кто она — из журналистов, из исполнителей, почему-то мне показалось, что она была за кадром или находилась сбоку, громко, с надрывом в голосе, чем сразу привлекла к себе внимание, произнесла: "Подонки, вы же знаете, кто убил, что же вы молчите?!" — и вышла из студии. После этого, не знаю, как можно передать состояние, но оплеванными назвать всех собравшихся обсудить гибель коллеги можно было бы вполне. А потому далее передача и вовсе потеряла всякий смысл.

И  насколько было на этом фоне подлым и циничным поведение исполнительного директора Шляфмана, который даже пришел на похороны Игоря и пытался сокрыть истинные следы убийства. На его лице высветилась какая-то печать Иуды — предателя. Отвечая перед камерой на прямые вопросы, он ни разу открыто не посмотрел в глаза спрашивавшему журналисту. Речь его явно обнаруживала ложь, он постоянно сбивался и путался, говорил, что знает фамилию, имя и видел убийцу и что все его показания записаны на пленку и переданы следствию, а разглашать он ничего не может и вообще опасается за свою жизнь. Но в одном месте он проговорился: "Мы как сделали... " и сразу осекся... Конечно, все было спланировано заранее, и он явно ощущал за собой крепкую опору и поддержку, более того, был уверен в своей полной безнаказанности. Но все же он убоялся праведного гнева и возмездия тысяч плачущих и скорбящих об Игоре людей. Не потому ли он так скоро скрылся в Израиле. Только после этого в прессе появились отзвуки о его прямой причастности к смерти Игоря. Шляфман, а с ним и "загадка убийства" оказывались вне досягаемости, русские особо отчаянные головы могли "спустить на нем пар", а подлинный "тайный синедрион", приговоривший Игоря, оставался в тени... А ведь Талькову некому уже было передать свой этап, и потому с ним обрывалось что-то сверхзначимое, невосполнимое для русского народа, и враги нашего Отечества прекрасно сие осознавали, когда шли на его убийство.

Но почему же и нам сегодня не пролить свет на столь темные пятна этих, может быть, ключевых часов жизни Игоря. Мне глубоко врезалось: "...вы же знаете, кто убил, что же вы молчите?!". Тогда, на четырнадцатом году, я не мог многого себе объяснить, сейчас могу. Просто многое совпадает. И раз уж мы заговорили о символичности произошедшего, то вспомним и следующее. На той же кассете перед самым трагическим исходом записано последнее интервью Талькова ленинградскому телевидению. За столиком сидят: справа от Игоря — Газманов, слева — Шляфман. Игорь рассказывает о своих планах на будущее, о многом ином, и вот, отвечая на вопрос о его отношениях с обществом "Память", он обнимает Шляфмана, демонстрируя это специально для журналистки, и говорит, что крест и звезда могут прекрасно уживаться между собой...

Не потому ли все решилось в сей же день. Игорю было попущено пасть от Иуды, в чьи руки он вольно или невольно сам предался, следуя какому-то неведомому року. Христос даровал новый Завет: "Пред Богом все равны, и нет уже ни эллина, ни иудея", но был распят "богоизбранным" народом, потому что не стал их Мессией и посягнул на их исключительность. И вот сегодня в который раз было ясно указано, что идеи, заложенные в христианских заповедях и в учении талмудического иудаизма, никак не могут "уживаться" вместе. Сам Господь отверг сие, и против этого восстали, не желая оставлять "золотого тельца", фарисеи древнего мира, каббалисты и раввины-ортодоксы средневековья и, конечно, набравшие мощь и обретшие влияние в мире нынешние их потомки. В этом, наверно, и коренится сакральный смысл всего произошедшего с Игорем. Он всегда шел от сердца, если чувствовал доброе, то принимал его полностью и не раздумывая. Все равно видел светлое в людях, верил в свой народ, боролся с врагами, в каком бы обличий их себе ни представлял.

Игорь верно сказал — большинство, ведь некоторые даже слишком хорошо понимали, о чем он поет. Брат его вспоминает: "Владик (телохранитель Игоря, которого "позже устранят". — Г. Я.) рассказывал, что во всех городах, где побывала с ним группа на гастролях, Шляфман провоцировал скандалы. Игорь говорил домашним: "Очень смелый человек наш новый директор, сам бросается в драку". Комментировать все это, конечно, не имеет смысла, все ясно и без того. К личностям высокого полета всегда приставляются скользкие люди, которые втираются в их доверие, но никогда "не смотрят в глаза собеседнику", для постоянного контроля за ними, и, если они вдруг выходят за рамки допустимого, их убирают... И все же помимо вполне рациональных просчитанных действий идет параллельно в жизни какая-то совсем иная неведомая стезя, ее сложно уловить и прочувствовать сразу, и только зачастую потом, годы спустя, прослеживая шаг за шагом весь земной путь человека, начинаешь видеть важность и неминуемость каждого из них, а потому и того исхода, какой и был ниспослан ему в действительности.

Вспомним и последние месяцы и дни жизни Игоря. Он уже не принадлежал себе и исполнял лишь предначертанное, испивая принятую единожды чашу до дна. Его концерт в Петербурге на Дворцовой площади при расстроенной аппаратуре, он как никогда надрывался, скорее распинался за Россию перед сначала шумящими и снующими туда-сюда, но затем притихшими и проникшимися толпами молодежи. Но его выступление в Гжели 5 октября происходило именно перед простым чистым народом, ради которого он и жил. Его теплые слова, непринужденность и какой-то особо проникновенный взор так западают в душу. "Да минует меня чаша сия" — он едва не произнес сего?! Но вот рвется струна у гитары, знаменуя еще раз роковую неотвратимость приближающегося конца, и впервые Игорь поет "Россию" "о пяти струнах", указуя, что обрывается его судьба и во многом судьба нашей отчизны, вновь попавшей в полон к врагам... И далее мы видим уже Игоря на вокзале. Он коротко подстриг бороду, будто готовясь к чему-то сокровенному, за спиной у него — все тот же отчего-то посмеивающийся Шляфман... и вот он уходит дальше и дальше, словно навстречу своей Голгофе, поднимает руку, как бы навсегда прощается с нами...

А  народ тем временем стал тянуться к Талькову. Душа его для всех нараспашку, песни так же открыты и ясны в каждом слове. Лирика светлая, да и песни с подтекстом несут добрый заряд, чувствуется боль, но все равно присутствует непоколебимая вера в ниспровержение зла. Социальные, политические тоже не вызывают какой-то желчной злобы, злорадства, хотя Игорь сам и хочет обиднее задеть, даже оскорбить, принизить врагов России, но у него это получается искренне, с добротой и скорбью одновременно, что сразу действительно ощущаются презрение и негодование к их мерзким делам. Он пропел свои песни "из глубины", не задумываясь, как их истолкуют и для чего воспользуются ими его истинные недоброжелатели. Он достиг главного: его услышали в народе, и теперь запретить указом песни уже было невозможно, он понял это и, внутренне предчувствуя, что все равно долго петь ему не дадут, бросил открытый вызов.

Многие люди помнят и чтут имя Игоря Талькова. Он ушел, но явственно указал своей жертвенностью путь возрождения униженной и поруганной России. Певец и сегодня с нами и призван поднять наш дух, и именно с его именем должны встать с колен молодое поколение и вся русская нация. Хоте лось бы верить, что его ритуальное заклание и одновременно столь промыслительное изъятие есть бесценный залог, отданный народом за пробуждение и спасение России и за наше духовное воскресение.